|
| |
Сообщение: 4
Зарегистрирован: 05.09.08
Репутация:
0
|
|
Отправлено: 12.09.08 17:54. Заголовок: … Жаркая душная ночь..
… Жаркая душная ночь пробиралась в покои, словно кошка, неслышно крадучись по подоконникам, скользя по стеклам цветных витражей, и ей не было дела до того, что юная княжна не могла заснуть. Перед мысленным взором теснились воспоминания – ушедшее без возврата детство, радостный смех счастливых родителей, улыбка матери в ответ на влюбленный взгляд отца. Увы, никогда Анне не пережить таких же пленительно-сладостных минут! Даже если и согласится она раз и навсегда принадлежать мужу, разве смогут эти холодные глаза улыбнуться ей так, чтобы замирало сердце, разве способны эти всегда плотно сжатые губы сказать ласковое слово? Лишь боль, усталость и тоска в тех глазах, а на губах для нее припасена только презрительная усмешка! Почему так? Снова и снова мучаясь подобными вопросами, княжна не услышала, как под окном раздался легкий шорох. И тихий вскрик. И свист – едва ощутимый – заносимого в воздухе клинка. Слишком поздно поняла она, что у двери происходит неладное, выбежав из покоев, увидела, как истекает кровью ее стража, а потом – грубые руки схватили сзади, окровавленная ладонь зажала рот и, проваливаясь в беспамятство, девушка медленно опустилась к ногам вражеским. Последним, что услышала она из обступившей сознанье тьмы, были слова: «Княжна это! Ольгерд щедро отблагодарит нас!...» А потом наступила тишина… Она очнулась от студеной воды, которая сотнями иголок вонзилась в кожу и прояснила затопленное тьмой сознание. Масляные светильники горели ярко, и темный дым от них клубами поднимался к небу. Земная твердь под ногами слегка покачивалась, поэтому девушка вскоре поняла, что находится на лодке… Вернее, на варяжской ладье… Волны Славутича плескались за бортами, мерно ударяя о дубовые доски. На покрытой мехами лаве сидел человек и смотрел ей прямо в глаза. Вернее, хищный взор заглядывал в саму душу!... Смутно и неясно, но Анна помнила этого свирепого воина. То был Ольгерд, убийца ее отца… - Проснулась, Анна… - тихо протянул он, и недобрая усмешка скользнула по лицу. - Чего тебе нужно, Ольгерд-воевода? Проиграли битву твои слабые псы, оплотом Христовой веры остался славный Киев! - Твоя вера – ничто, супротив моих всесильных богов! – Ольгерд встал и подошел к лежащей на палубе девушке. – Не они ли помогли мне ТЕБЯ заполучить?.. - Ты никогда меня не получишь! – выпалила Анна.- Лучше смерть!.. – и сразу осеклась, с болью понимая, что находится в полной власти вражеской. Совсем уж зловеще захохотал воевода: - Смерть, говоришь, предпочитает гордая княжна? Ну что ж… Ты будешь молить о смерти! Да только я подумаю, когда тебя ею помиловать… Она ваша! – кивнул он столпившимся вокруг варягам, и когда они толпой кинулись к обретенной добыче, брезгливо сморщился: - Не здесь! На берег сойдите! – и ушел, наслаждаясь криком ужаса, вырвавшимся из уст золотоволосой княжны… Уже на песке у берега Анна поняла, что всё кончено. Даже если ее пощадят, сохранив жизнь, она уже не сможет дальше радоваться каждому дню, и только смерть смоет позор бесчестья! Какой-то варяжский пес отбросил ее на берег под хохот собравшихся вокруг друзей. Когда до слуха донесся треск разорванной одежды, она слабо вскрикнула. Но что от того???? Ждать помощи было неоткуда. Обезображенное похотью лицо врага все ниже склонялось над ней, когда неожиданно неведомая сила отбросила негодяя от испуганной жертвы. Свирепый зверь, оскалив клыкастую пасть, появился на берегу так неожиданно, словно вынырнул из самой преисподней! Серая шерсть при свете месяца отливала серебром, тяжелый взгляд ввергал в пучину ужаса… словно парализованные, варяги, замерев, глядели на волка, не в состоянии ступить ни шагу. Потихоньку придя в себя, они начали медленно отступать к лодке, понимая, что златовласая красавица теперь не им достанется. Уже воды Днепра мягкой прохладной пеной прикоснулись к ногам, когда один из варягов, тот самый, что разорвал на княжне одежды, немного успокоившись, достал из-за пояса длинный нож. О, напрасно! Сталь тускло блеснула в лунном свете, разбудив в сердце Владимира такую ярость, какой не видывали даже вечные звезды, его ночные спутницы. Молнией быстрой, громовицей, он бросился на обидчика, и белые клыки вонзились в мягкую плоть, а потом он бросился на второго человека, и на третьего… Круша кости и терзая плоть, снова и снова яростно бросался на врагов, не ведая пощады, не чувствуя ничего, кроме желания удовлетворить эту дикую жажду мщенья, заполонившую волчье сердце. А, может, человеческое, под серою шкурой спрятанное? Немного успокоив кипящую от ненависти кровь, Владимир осмотрелся: вокруг кровавыми грудами лежали людские останки. В лодке, так и не отчалившей, скованный страхом, притаился еще один человек, но его уже нечего бояться - ни нынче, ни потом не вернется он с мечом в землю руссов! А совсем рядом, кутаясь в ночную тьму, сидела на траве Анна. Припухшая от удара щека посинела, кровь запеклась на закушенных губах, разорванная одежда едва ли прикрывала тело. Но даже такой она была… прекрасна. И смертельно напугана… О Господи! Ведь это ОН ее так напугал! Своей дикой яростью, клокотавшей в венах, животной жестокостью, с коей убивал он только что своих врагов. Отойдя на несколько шагов назад, волк быстро развернулся, готовясь к прыжку, пытаясь как можно быстрее скрыться в темноте и не пугать больше свою маленькую княжну, пока Анна, с трудом пытаясь подняться, не смотрела на него. В это самое мгновение девушка тихо позвала: - Владимир!... – и, поднявшись, наконец, с мокрой от росы и крови травы, подбежала к зверю, обхватила его руками за шею и выдохнула в серую жесткую шерсть: - Владимир… спасибо тебе… Она узнала его, поняла все, что нужно было понять… Она его не боится – разве могло быть для проклятого воина большее счастье в тот незабываемый миг?.. Лишь только тонкий лучик, первый вестник рассвета, скользнул по прибережным травам, Владимир открыл глаза, снова увидев цветной мир вокруг. Тело стонало и ныло – видать, не только врагам досталось в смертельной схватке у кромки Днепровых вод: его рука была располосана почти до кости, пара ребер сломана, спину ломило. Ольгердовы ратники отбивали его от схваченного товарища веслами – не иначе! Тряхнув непокорной челкой, молодой человек медленно направился в княжий терем. Он не видел Анну с той самой минуты, когда верный Буран въехал с ней в городские врата. Что произошло дальше, Владимиру было неведомо. Но он знал главное: жена жива, здорова и, хоть напугана, слишком не пострадала. Что бы произошло, появись он на несколько мгновений позже, не хотелось даже представлять! В доме Осколда было неспокойно: испуганные прислужницы и гридни сновали туда-сюда, воины несли караул, князь, срываясь на крик, отдавал приказы. Владимир схватил первого же стражника, что попался на глаза, и, забыв о ранах и боли, тряхнул его со всей силой: - Кто охранял покои моей жены? Испуганный человек молчал, и только страхом веяло от его лица. - КТО??? – прокричал Владимир еще раз. До него не сразу долетели слова князя: - Успокойся, некого винить уж за то, что стало с Анной - ее стражи мертвы… Махнув рукой и на незадачливых стражников, и на взволнованного Осколда, молодой человек бросился в опочивальню Анны. Она лежала, завернувшись в меховое покрывало, в прекрасных синих глазах застыли слезинки, и, словно звездочки в предрассветный час, сияли на длинных ресницах. Со страхом повернувшись на звук захлопнувшейся двери, она увидела мужа и заметно расслабилась. - Владимир…- даже сейчас ей было немного трудно произносить его имя. Гораздо легче было, подумалось княжне, обнимать за шею серого зверя… - Тихо, молчи… - молодой воин подошел к постели и присел на краю. – Отдохнуть тебе надо, поспать и не бояться. Никто более не посмеет к тебе прийти! Никто руки не поднимет! А завтра с восходом солнца ты поедешь в мой дом, что в лесах древлянских. Там ты будешь в безопасности, Анна… - он встал, чтобы уйти, но тонкая рука схватила за полу плаща. - Не уходи, останься… Ничем тебя не упрекну, и твоей буду, всегда, пока не прогонишь… Не сейчас хотел Владимир сие слово услышать. А хотел ведь – не было смысла пред собою лукавить: чем-то затронула жестокое сердце юная княжна. Но суровый час войны требовал отдать себя полностью пламени битв, и родной земле, и вере, которую присягнул до конца дней своих защищать. Резко встав с богато убраной постели, он направился к двери, услышав за спиной полустон Анны: - Но почему? Я ведь сама так решила! Чего ж еще? Что ты хочешь услышать от меня? Он не обернулся. - Завтра на рассвете ты поедешь в край древлянский. Здесь слишком опасно. Не хочу я, чтоб собаки подлые впредь мою жену выкрасть пытались! Его слова прозвучали как приговор, холодной сталью булатного меча отсекая все те тонкие нити, что судьба натянула между ними сегодня ночью. На том и порешили… Утром следующего дня в окружении всадников-стражей княжна Анна тайно покинула Киев и направилась на северо-запад, туда, где в дремучих лесах затерялся славный Искоростень, столица княжества древлянского, а неподалеку был и дом Зигфрида, что отныне станет ее домом, до конца дней, навсегда. Немного успокоившись после отъезда жены, Владимир с новым рвением занялся укреплением киевских валов. Не подарит Ольгерд-воевода ему первого поражения. Хорошо хоть в смерти Анны от клыков волчьих не засомневается, да искать ее не начнет! А всё остальное Владимир преодолеет с легкостью. Так всегда было. А потом… Душа слабо, почти неслышно шептала ему ответ на вопрос, чего бы потом хотелось великому, храброму воину. Само того не желая, но соглашалось сердце с неожиданной правдой. Ему нужна была только Анна…С тех самых пор, как узрел ее, стоящую у княжего престола, в золото и бархат облаченную, ни о ком больше думать не мог он. Потому-то такой резкой болью отозвался внутри ее испуганный затравленный взгляд, когда молодой муж пришел в спальню взять принадлежащее ему по праву… Потому и не отходил от городских врат даже в суровом облике волчьем. Потому, забыв о боли, разрывал в клочья врагов и топил предсмертные стоны в их крови – ведь посягнули на самое святое, что у него было, на его Анну… За ее теплый взгляд, за улыбку, сорванную случайно со сладких губ, готов был он еще сотни раз сражаться против варяжского войска. Боже всемогущий, как же он любит ее! Эта истина открылась внезапно, но вмиг объяснила каждый вздох, каждый шаг, каждую боль, терзавшую сердце ржавым мечом. Владимир тут же велел седлать коня и ехать, не медля, ехать домой, к ней, сказать о своих чувствах и лишь надеяться на взаимность. Разве не сможет он, в конце-то концов, завоевать неприступную душу гордой княжны? Но вдруг тревожно затрубил рог на вражеских ладьях. Ольгерд был снова готов к битве – теперь уже, не у заводей прячась, а открыто предлагали варяжские воины сразиться. И, долю Киева в честном бою решая, славу обрести или в бесславии главу сложить, уходя в вечность. И принял бой седовласый Осколд, и тучи стрел вражеских тенью легли на узкие киевские улицы, и в полях у Днепра началась сеча великая… А в это время среди диких густых лесов в тереме, скрытом от постороннего глаза, сидела у окна его маленькая хозяйка. Грустно взирая на величественные деревья, уже не одну сотню лет повидавшие, она думала о дяде, которого оставила в земле Полянской, о славном городе, который пришлось бросить навсегда, но все эти мысли и воспоминания меркли, стоило лишь воскресить в памяти грустный взгляд серых очей. И омуты Днепровые не были такими бездонными, и не холодное море краев варяжских, а родное небо, подернутое поволокою дождя, отражалось в них, и хотелось с головой броситься в этот омут, птицею сизокрылой взлететь в небо и остаться там навечно! «Владимир…» - прошептали губы. Каким он был тогда, когда защищал ее от Ольгердовых воинов: свирепым и яростным, безжалостным и кровожадным… Но именно в ту ночь она перестала его бояться. Ведь ради нее рисковал он самой жизнью, бросаясь на врага окаянного! Когда утром остаться его просила, не сказала Анна главного: не ради долга, ни в благодарность хотела она быть с ним. Но странное чувство, неясным пламенем томившее душу, тогда еще не разгорелось так сильно и стремительно, как в разлуке с мужем. Сейчас ей стали дороги и его серьезный взор, и безрассудная храбрость, и даже волчье обличье, страх на люд нагоняющее. Хотелось прижаться к нему щекою, но ощущая уже не грубую звериную шерсть, а мягкие волосы, черные как вороново крыло, и погрузив в них пальцы, притягивать лицо мужа все ближе и ближе, шепча, как он ей дорог, как она скучала по нему и жалела о глупых своих выходках и резких речах. Он поймет ее страхи, всё простит, и они обязательно будут счастливы – иначе не может распорядиться судьба, так сказочно сведшая их посреди людской суеты. Вот только нынче смута великая над Киевом – присланный князем гонец сообщил о надвигающейся битве. Сердце тревожно стучало и рвалось к НЕМУ! Зачем же уступила она слову мужа и согласилась покинуть стольный град? Могла бы с ним быть, обнимая после кровавой сечи, омывая его раны и шепча: «Люблю, люблю, люблю….» Господи всемогущий! Так вот что происходило с ней все это время?! Смертельно боясь воина-волка, ненавидя его за то, что не по ее собственному желанию своей женою назвал, она все равно его успела полюбить. Если и пугал ее серый взгляд, то только холодностью! Анна встала – за деревьями догорали последние отсветы заката… Сейчас он превратится в волка, и снова будет разить врагов. А может, битва уже закончена, и он убежит в зеленые дубравы, под сенью которых упоительно и сладко поют соловьи, и подойдет к тому ручью, где впервые встретились они лунной ночью, и глоток за глотком утоляя жажду, вспомнит о той, что ждет его дома, и захочет, может статься, приехать к ней…. Девушка прикрыла глаза и снова увидела одновременно чарующий и леденящий душу стальной взгляд… …Увы, Анна не ведала, что его обладатель уже спешил к ней – и темная безлунная ночь окутала его своим покровом. Где-то неподалеку, едва поспевая за нетерпеливым хозяином, постукивал подковами его верный Буран. Неясные очертания лесных деревьев и кущей проносились с бешеной скоростью, а его глаза видели только милое лицо, обрамленное, словно сиянием, золотыми волосами. Что скажет жена, когда он так неожиданно переступит порог родного дома? Совершенно не хотелось думать об этом волку, другие мысли и мечты полонили душу. Анна, нежная, страстная, невероятно красивая, грустно улыбаясь ему, звала по имени и шептала «Люблю…» Вдруг сказочные мечты разбила вспышка боли – резкая и острая, она пронзила лапу и застыла на кончике стрелы. Метко и точно попал невидимый охотник. Владимир почувствовал, как слабость начинает медленно растекаться по телу. Не в силах больше идти, он остановился и огляделся по сторонам. Звериное чутье подсказывало: враг рядом, слишком близко, чтоб можно было скрыться в темноте и подождать, пока боль не утихнет. А значит, надо было сражаться! В конце концов, ему же не впервые бросать вызов затаившейся в лесах смерти! Волчьи зрачки немного расширились, уловив движение впереди: человек десять - не меньше, с луками и рогатинами. Облава на волков… Ну что ж… Пора бы вспомнить, что не только волчье сердце бьется сейчас в груди, короткими толчками перегоняя кровь. Он прежде всего человек – и сможет обхитрить незадачливых ловчих. Согнув лапы, Владимир тенью скользнул по примятой траве, уходя от погони. В этот миг слух пронзило жалобное ржание. Буран! Добрались до него! Но зачем охотникам конь? Разве только… они знают, кого поймать намерены в ночном лесу… Буран заржал еще раз – тихо и слабо, будто прощаясь, Владимир метнулся в ту сторону, позабыв о боли и опасности. Но было слишком поздно: верный конь уже мертвый лежал на земле, и десять стрел пронзили его доброе сердце. На волка набросились охотники-варяги – несомненно люди Ольгерда, мерзкие презренные псы, кованная сталь пронзила тело, и кровь мутным потоком полилась из раны. Вдруг что-то изменилось… Владимир и сам не понял сперва, отчего такими далекими показались звезды… Просто, он слишком давно не видел их глазами человека! Едва успев выхватить меч, хранящийся в ножнах у стремени, он набросился на врагов, превознемогая боль и слабость. Он обязан выжить, приехать к Анне и, если такова судьба, умереть на ее руках… Юной княжне не спалось той ночью. Смутная тревога, вот уже несколько дней терзающая душу, сегодня была особенно сильна. Грустной тенью блуждая по терему, она молила Бога о возможности поскорее увидеть мужа: - Господи, верни его мне. Не о чем более не порошу тебя, и все испытания приму, только позволь мне снова его увидеть! Но отвечала ей лишь тишина с печатью молчания на сомкнутых устах. Войдя в просторную опочивальню, Анна без сил опустилась на ложе и прикрыла глаза. Незаметно подкрался сон, и, окутав ее своим невидимым покрывалом, унес в страну мечтаний… Вдруг двери резко открылись. Девушка вскинулась на кровати, боясь даже предположить, кто ворвался в ее покои. Но тревога сменилась слепящей радостью, когда она увидела молодого воина, навсегда пленившего ее гордое сердце. - Владимир, ты вернулся! Ты приехал ко мне!!! – Анна радостно бросилась на шею возлюбленному, и долгожданный поцелуй, нежный и пьянящий, словно мед, был наградой за это бесконечно долгое ожидание. Он целовал ее страстно и неистово, расплетая шелковую косу, и пшеничные волосы целебной прохладой прикасались к его горячим рукам. - Анна, Анна, Анна… - только и мог шептать он дорогое имя. Девушка немного отстранилась, взглянув в серые глаза, потянула промокший черный плащ и с ужасом обнаружила запекшуюся у левого плеча кровь. - Ты ранен… - прошептала она. Но голос, глубокий и уверенный, ласково прошептал: - Не опасна рана. Главное, что ты со мной - теперь мне уже ничто не страшно!... Я люблю тебя, княжна Анна, с самой первой встречи и навсегда! И буду с тобой… Пока не прогонишь… Она лишь улыбнулась, услышав почти слово в слово повторенное ее собственное обещание. - Ну что ты… Милый мой, хороший, я тоже люблю тебя, мой лунный воин, мой храбрый защитник, мой дикий волк… Он снова сжал ее в объятьях и, легко подняв, уложил на мягкие подушки. - Горлица моя, звездочка моя ясная, самая красивая, самая нежная моя девочка… - горячие губы заскользили по белой коже, заставляя забыть обо всем на свете. Сильные руки, настойчиво лаская, избавляли от одежды. Мир кружился все быстрее и быстрее, и горящие глаза мужа уносили Анну туда, где не было ничего, кроме звездного неба да его сладких поцелуев. В двери настойчиво постучали, и взволнованный слуга позвал: - Открой, госпожа!!! - Прочь!.. – охрипшим голосом крикнул Владимир, не сводя глаз с прекрасного лица лежащей в его объятьях девушки. Ее глаза, как бездонные омуты у Днепровых круч, озаряли его божественным светом. Его губы, сладкие и терпкие одновременно, шептали ей о любви. - Да, Владимир! – тихо простонала Анна, и выгнулась в его руках навстречу испепеляющей лавине страсти… В опочивальню снова настойчиво постучали, эти гулкие звуки отзывались в сердце. Им не хотелось внимать, их не хотелось слышать, но не скрыться и не сбежать было от наступающей со всех сторон тревоги. Владимир по-прежнему крепко обнимал жену, и горячие руки скользили по обнаженным плечам девушки, а губы целовали прикрытые глаза и золотые шелковистые волосы… - Госпожа, открыть ты должна… Горе великое!... - заголосила за дверью старая служанка. А голос мужа, вкрадчивый и мягкий, начинал стихать, словно его обладатель все больше и больше отдалялся, уходил, исчезал во мгле. Анна медленно просыпалась, выныривая из пленительного сна, возвращаясь в жизнь, где даже самые светлые мечты, увы, не всегда сбываются. - Горе великое нависло над нами черною тучею…. – девушка только краем сознания понимала смысл услышанных слов. Она все еще чувствовала руки Владимира на своем теле, и искала мужа рядом в постели, и, не находя, никак не могла отличить сладкий сон от темной яви, в которой она была совершенно одна. Когда последние грезы растаяли в сумраке комнаты, она нехотя поднялась и открыла дверь - притихшие слуги потупили взор, и сердце остановилось в груди. Какая сила подсказала юной княжне о беде случившейся? То ли ангел светлый, хранитель, то ли демон, из ночи пришедший, – да только правду подсказали, не обманули на сей раз хрупким обещанием счастья. - Что с ним? Тишина повисла в тереме. В ней черным туманом клубилась скорбь, заполонившая не только коридор и гридницы, но и человеческие души. - Он ранен? И снова лишь бешеный стук сердца нарушал молчание вокруг. - ОН умер... – сказала и осеклась, ведь не вопросом прозвучало сие, а твердой уверенностью в свершившемся. Седовласый слуга, помнивший еще славные походы князя Трувора, вздохнул и молвил: - В лесу неподалеку нашли мы господина нашего. И конь его, Буран, рядом лежал, стрелами пронзенный… Не уберегли мы Владимира, сына храброго Зигфрида… - Как же так получилось? Неужто облаву устроили враги окаянные? Ведь ночь вокруг, а ночью он… Голос отказывался повиноваться, и слова, вылетая из уст, замертво падали к ногам княжны. А в ушах до сих пор звучало: «Милая моя, горлица моя, люблю….» Из синих очей лились горячие слезы – только не замечала их гордая Анна, дщерь Дирова. За нее продолжил слуга так и не сказанное: - Зверем диким он ночь покорил. Да только перед лицом смерти отступило проклятье… Смерть… Короткое слово, но как же непоправимо оно и сколько горя черного таит в себе. Перечеркивая надежду, убивает и жжет душу… Смерть… Анна словно очнулась от тяжелого морока, в котором потеряла все, но стала сильнее и старше. - Видеть хочу… его … - так и не смогла произнести: «тело бездыханное». Во дворе у крыльца на черных ношах лежал ее муж – кровь застыла на холодной бледной коже, безжалостный ангел с темными крыльями навечно закрыл грустные серые глаза, сомкнул насмешливые губы. В руке зажат меч – последние минуты жизни он провел достойно, и погиб, как великому воину должно, – сражаясь за веру. - Владимир… - слез уже не осталось. Да и откуда слезы у мертвых? А ведь она уже не жива – юная влюбленная княжна умерла в тот самый миг, когда узнала страшную весть… Вот только глаза еще видят небо, прохладный ночной воздух еще превращает в пар легкое дыхание, а руки… Руки тянутся откинуть со лба непослушную черную прядь, слипшуюся от крови. Не его – врагов… Это Анне точно ведомо… Лишь у плеча его кровь запеклась, совсем как во сне… «Почему?...» - устало вопрошает сердце. - ПОЧЕМУ???? – испуганные слуги встрепенулись, услышав, какой сталью звучит всегда мягкий голос госпожи. - Почему Владимир умер – ведь нет на нем ран глубоких!!! Он воин, и в сражениях хуже бывало, и кровь рекой лилась, и кость ломалась, не выдержав вражеского натиска! Да только ЖИВЫМ выходил он из каждой битвы!!! - Не встречал раньше наш воин супостата коварнее… Не от ран умер он. Отравленной стрелою оборвало молодую жизнь…. - … Госпожа, схоронить его надобно… Не ровен час – прознают о смерти демона враги лютые, и в пламени падет наземь ваш высокий терем…. - Нет… - тихо-тихо, словно журчит ручей, а потом громче и уверенней: - НЕТ! Он жив! ЖИВ!!!! – и упала раненной птицею к ногам убиенного мужа, повторяя словно молитву: - Владимир, Владимир, очнись, очнись, мой милый, хороший, любимый, вернись ко мне… вернись! ВЕРНИСЬ!!!!! – А потом наступила тишина. Она вдруг поняла: не вернется никогда. И всё потеряло смысл…. Целую ночь сияла над лесами зловещая полная луна, подернутая сизой поволокой облаков. Буйные ветры высоко в небе превращали туманные полотна то в причудливые воздушные крепости, через неприступные валы которых не пробраться нашим мечтаниям смертным, то в мертвые руки, жадно тянущиеся к живой душе и стискивающие ее в последнем объятье. А когда на утро взошло багряно-красное солнце, заливая землю жидкой кровью рассвета, над кронами старых дремучих дубов – ввысь, доставая до самых звезд – взметнулось пламя погребального костра. Яркие огненные языки сжигали тело молодого воина и душу его юной жены. Три дня Анна блуждала духом неприкаянным, до конца не веря в происшедшее. Три бесконечно долгих и ужасных дня, покрытые мраком и слезами, которые уже устали литься – так велико и необъятно было горе. В первый день она просто стояла у того места, где лесные ветры разнесли над землею прах ее мужа, и обеспокоенные слуги видели в синем взоре мутный туман безумия. Ее пытались отвести в покои, но с плотно сжатых губ слетало лишь тихое «Идите прочь…» Как же они все не понимали? Пока еще носится над землею поземкой сизый пепел, пока еще терпкий запах гари витает над широким дворищем, а птицы в чаще тревожно перекликаются, чуя смерть, - ее Владимир здесь, он рядом с ней, и так же ласково перебирает локоны, и так же нежно прикасается к бледным щекам… «Горлица моя….» Миг за мигом встают в памяти картины их ночи – лишь сном нечаянным оказались самые счастливые мгновенья ее маленькой и никому не нужной жизни! И его серые глаза серебристыми всполохами горят в темноте спальни… Зачем она увидела его – так близко? Зачем обнимал он ее во сне – так сладко? Зачем шептал о своей любви, которая умерла вместе с ним, – так страстно? И навек поселившаяся в сердце тоска ответила: «Зачем? Но ты ведь сама просила – увидеть его хоть раз, сказать, как любишь и скучаешь! Увидела – и не вини других. Это ты отказалась от Владимира в лучах летнего заката. И его больше нет». Девушка вздохнула: «И меня больше нет…» Решение было принято… Лишь только новый день родился в золотистых лучах, в осиротевший терем воина-волка прибыл гонец от князя Осколда. Недобрые вести слал племяннице Киевский владыка. С гордо поднятой головой выслушала Анна рассказ о том, что варяжский воин, в лодке притаившийся, рассказал Ольгерду о сером волке по имени Владимир. Не трудно было догадаться воеводе, кем был тот зверь лютый. Однако же, в чудеса не веря, призвал он верных ему негодяев, живущих в Киеве славном, тех самых, что помогли княжну похитить, подлых предателей, коих породила земля Полянская. Разведав, кого Владимиром кличут, догадался Ольгерд, что то и есть враг его главный, и темной ночью устроил травлю на храброго волка – суровую и беспощадную. Слишком поздно об измене донесли Осколду лазутчики – уже успел направится в древлянские леса воин, коему Киев был свободой обязан. - Прощения просит великий князь у тебя, прекрасная Анна, что мужа не сберег... – склонил главу посланник. - Чего уж там… - тихий грустный голос княжны уже не звенел струною в летних сумерках. – Поздно нынче винить кого-то в том, что случилось. Ибо НЕТ его. Вздохнул полянин: - Со мною князь велел тебе ехать. Спокойней и безопасней в Киеве-граде, нежели в высоких и дремучих лесах земли древлянской. - Некуда мне ехать. Здесь до конца дней останусь, в вотчине мужа моего, бесстрашного Владимира! Резко развернувшись, Анна скрылась под сенью терема, рукою дав знак посланнику Осколда домой возвращаться. А как только смолк за вратами топот конских копыт, она приказала собрать небольшую дружину, седлать лошадей и в путь собираться. - Решила все-таки в стольный град вернуться, госпожа? – не упрекал ее старик-слуга, только спрашивал. - В Искоростень мой путь лежит. Неподалеку от него терем князя Трувора. – Немного помолчав, Анна вскинула голову, и золотые косы, подернутые пеплом седины, блеснули в солнечных лучах, словно саван на лице умершего пред погребальным костром. – Поговорить мне с братом Рюрика надобно… Она и сама еще не знала до конца, что такой невиданной силою тянуло ее к дому Трувора, надеялась, что станет легче ей с тем, кто с детства знал и Владимира, и о проклятье его жестоком. Целый день ехала княжна киевская, пока вдалеке среди деревьев не разглядела крепостные валы и острия частокола. Князь Трувор с почестями принял жену сына Зигфридова, да только горестную весть принесла синеглазая красавица. Когда новость о смерти молодого воина наполнила сердце тягостной болью, Трувор поднялся с богато убранной лавы и подошел к окну. В сиянии заката разноцветные витражи бросали причудливые тени на седую бороду русса, а выцветшие с годами очи полыхали ярким огнем, как когда-то, во времена былые ушедшей молодости. И суровые уста рассказали историю о храбрости и предательстве, от которой кровь может застыть в жилах. - В далеких землях бывать твоему супругу доводилось – и за веру христианскую немало крови он пролил. И смерть сама страшилась его силы и смелости, его ума и твердой руки боялись враги. Только ему страх был неведом, и потому гордецом безрассудным назвали его. Смеясь в лицо опасности, Владимир поражал свом резным мечом вражеские полчища. А самого нелегкая доля поджидала почти дома, в земле русской. Старики волхвы, воина-христианина опасаясь и веры новой не желая, решили избавиться от него. И способ самый ужасный был избран – душу отобрать светлую, вместо нее дать тьму адскую, дух ночного демона, в звериную шкуру облаченного. Меж тех волхвов один был – жестокий и мстительный. Он и наложил проклятье на Владимира, за него самого избрав судьбу его – ведь неволен выбирать ночной волк. Не зря старался окаянный: по условию проклятия, лишь убив своей собственной рукой своего обидчика, мог стать муж твой обычным человеком, как прежде. Разведав о том, супруг твой решил сразить противника в честном бою – да не судьба была… Зигфрид, отец его и друг мой с юных лет, раньше сына на место поединка прибыл, желал он наказать волхва проклятого, сам сразил его и от полученных в бою ран скончался… Владимир же навсегда был лишен возможности вновь обычным человеком стать. - Зачем же Зигфрид так поступил? По что сыну лишь хуже сделал? Иль ненавидел его, или стыдился, не доверял ли?... - Все вовсе не так, девочка. – Князь вздохнул устало, словно переживая заново события пятилетней давности. – Когда о проклятье отцу рассказывал, не знал еще Владимир, как можно снять его. А потом сообщить не успел. - Так как же узнал о поединке Зигфрид? - Волхвы рассказали… Анна совсем уж ничего не понимала: - Да зачем же им?... - Видя, что близко смерть подошла, жестокий чародей, нашего мальчика проклявший, понял, что не уйти нынче от наказания. По его приказу известили о бое Зигфрида, сказали, что погибнуть сын его может и что только смерть колдуна от проклятия избавит. Сломя голову, друг мой помчался на выручку. Когда занес он меч карающий над презренной главою волхва, хитрец смеялся ему в лицо. Знал ведь, что, оставшись волком, сгубит свою бессмертную душу молодой Владимир, жестокостью и кровью низвергнет ее в адово пламя. Не просчитал он лишь одного: смог воин-волк сберечь и доброе сердце свое, и душу чистую. Хоть и разил врагов без счету – так за веру свою сражался. А значит, прощен будет и в раю витать духу его. - Слава Богу… - вырвалось у княжны. Уже к утру велела она собираться своей дружине в обратный путь. На вопрос, к чему спешка такая, отвечала неохотно – что дома легче будет горе пережить, что тянет ее к родному пепелищу, и здесь не усидеть в чужих стенах. Трувор взял юную княжну за руку: - Вы очень любили друг друга? - Да, князь! – и не было в ее голосе ни тени сомнения. Хоть ни разу о чувствах не сказал молодой муж, она видела все в его глазах, в их бесконечной глубине стенала от любви его таинственная и гордая душа. Она же, Анна, была слишком неопытна и глупа, чтобы разглядеть любовь – и в его, и в своем сердце. А когда смогла наконец, когда себе призналась, - поздно было, слишком поздно… И каждый удар в груди, и каждый вздох напоминали ей о том, чего не исправить, и о том, кого не вернуть. Дорога домой показалась слишком быстрой. И короткой. Отстукивая минуты до вечерней зари, сердечко княжны билось гулко и часто: «пора, пора, пора!» Вот уже и первые всполохи заката загорелись вдалеке за лесом. Небо, прежде ясное и прозрачное, покрыли тучи, предвестники тьмы. Анна прошлась по терему – слуги, доделывая свою работу, собирались ко сну. Вышла во двор: на месте погребального костра уже не осталось ни единого напоминания о черноволосом красавце, ради которого она была готова теперь на все. Оставив позади убранные траурными лентами и стягами врата, Анна углубилась в лес, шла долго, пока не добрела до маленького источника, спрятанного от любопытных очей в густой чащобе. Еще в первый свой день пребывания в доме мужа обнаружила она этот ручей, почти такой же, как и тот, где ночного волка впервые встретила. Потом иногда приходила сюда в блеске утра или в полуденный зной, пытаясь разобраться с обуревающими душу чувствами, - особенно, когда понимать начала, насколько молодой муж ей мил и дорог. И вот снова пришла она к ледяному лесному ручью, прикоснулась рукою к прозрачным водам, но не почувствовала холода. Зато неуловимо ощутила, как последний солнечный луч скрылся за небосклоном. «Ты сейчас волком бы обратился…Владимир… Любимый… На свадьбу нашу, как на крест, шла, а нынче без тебя нет мне жизни. Умер ты – и меня тоже не стало, вместе сожгли нас на высоком погребальном кострище – так и стоило мне умереть! Только так! Но и сейчас еще не поздно: пусть рая мне не видать, но без тебя и на земле ад кромешный». Девушка отошла от кромки воды и меч, припасенный из дому, сверкнул холодным блеском. Гулким эхом полетело над лесом последнее «Прощай!!!» - и острая сталь разорвала нить, связывающую Анну с уже не нужной ей жизнью. Воды источника окрасила багрянцем горячая кровь и, застывая на ветру, уносила хрупкую белокурую девушку в легенду… P.S. Уважаемые форумчане. Этот рассказ писался под влиянием тех чувств и эмоций, которые вызвала у меня любовь главное романтической пары в Бедной Насте - Анны и Владимира Корфов. Именно такой любови - верной и вечной - посвящена Верность, и я дарю ее вам на годовщину форума. Надеюсь, она кому-то понравится. Пионыч (на своем форуме - Скорпион)
|